И они уже вместе искали то, что непонятное было в названии и ранее это искали лишь богатырские единицы. Нет названия, нет и понятия цели.
Нет, не то что бы названий этому искомому не было, но смыслы слов так устарели, что пользуясь языком чувств можно было бы больше понять, чем подбирая слова.
Найди то, не знаю что. Ага, иди – пойди. А куда? Как узнать, что это именно то самое – неведомое что, а не какая-нибудь подделка под это?
Ведь нужен большой зум, чтобы это мелкое разглядеть группой. А может, и уменьшительное стекло понадобится, чтобы это невидимое в каждый отдельный ум группы уместилось.
Ретро уже никого не удивляло, обыденность тоже всем опостылела, и всё это без всяких слов ощущала цивилизация, если переводить чувства на язык слов.
Ведь словяне владели словом на уровне чувств, и эта особая искренность была славной изначально у словян. А поди теперь – разберись, то ли это искомое или ещё нет?
Искусно владеть словом могут и артисты и программисты, но не тот это уровень, не душевно-ведческий. На душу такое слово мало влияет, особенно если душа смотрит на события через слой эмоциональной одежды, и охотно отзывается на слова таких людей только ум. Двуногие научились общаться с кристаллами процессора и с телепузиками, а с душой – ещё нет. Может, это они ищут?
Но когда говорит душа? Когда ум перестаёт прыгать по веткам мыслей и желаний. Такое слово не может быть дано в неразумную голову и потому словяне издревле ценились за такой дар – определять уровень разумности и неразумности.
Ум должен услышать душу, но это возможно лишь тогда, когда ум спокоен – как гладь озера.
А какие чувства надо найти, не ходя ногами за три-девять земель географии, но всё же одолев пик познания, – сквозь приступы лени и самообмана?
Как найти то, не знаю что?
Потеряв то самое, чему нет названия, гадали падшие ангелы – как найти путь домой – в точку начала падения. Нужно было не профанированное слово, которое не утеряло крылья изначального смысла или же давало полёт смысла нового.
Казалось бы, всё просто – метни бисер и поймут все, и загорятся желанием выздороветь от длительного самообмана. Ага, – метали уже. Даже Понтий Пилат пытался спасти, – все помнят эту мрачную быль.
Но тут вторая напасть: когда бисера много, то, как будто, катаются все на этих просыпанных шариках. Как будто бешенство от прикосновения катализатора к биомассе у прекоснувшихся к тайному учению. Но и когда совсем нет бисера, тоже увядает без красоты слова этот странный Левиафан.
Ни от кого не скрывали, что Русь – это сердце планеты. Даже Сфинкс намекал на это – через звезду Regulus (Регул), «Сердце Льва», с которой он связан сердцем и взором. Что, мол, ищите сердце в своём планетарном теле. В нём ответ найдёте на извечные вопросы.
Может быть, это надо назвать каким-нибудь новым словом для ищущих что-то?
А вот – брат и сестра, не делят ничего, потому что почитают этот кошмар материального наваждения за самообман. А вот группа смотрящих в будущее, – братья и сёстры. Может, слово Братство почитать за искомое?
Когда в мир людей из царства демонов приходит безбожие, то разве такое слово не становится научно святым? Если идеал ясен чувством, то какие слова нужны искателям?
Совершенная скульптура Мастера изначально есть абстракция, и кто понял написанное, какие слова вам ещё нужны? Найдите простейший путь к Высшему Миру и полюбите его.
Кто словесно умеет выражать свои чувствования, он нередко может лишь молниеносно почуять произведенные на него воздействия. Такие ощущения будут также безошибочны. И тогда можно замедлить во времени принятую посылку, обратя её в слова. Ведь среди обихода земного с трудом люди усваивают понятие сотрудничества, но ещё тяжелее и недоступнее им понятие Братства. Проще людям вообще отказаться от понимания Мирового Братства. Скорее они назовут его утопией, нежели подумают о возможности практического применения его в жизни на планетарном звездолёте крутящемся по орбите третьего электрона солнечного атома.